В.Н. Герард ? виртуоз политической адвокатуры

В ряду корифеев отечественной адвокатуры почетное место занимает Владимир Николаевич Герард — первоклассный криминалист и оратор-художник, ярко сочетавший в себе светскость, джентльменство и бойцовскую отвагу.

В.Н. Герард родился 26 сентября 1839 г. в Петербурге. Семья его имела итальянские корни. Инженер из Италии Gherardini приехал в Россию еще при Петре I и обрел здесь вторую родину. Со временем потомки инженера упростили свою фамилию: Герард. К концу ХIX в. эта фамилия стала уже хорошо известной в России: старший брат Владимира Николай Герард (1838 г.) был действительным тайным советником, сенатором и в 1905 – 1908 гг. генерал-губернатором Финляндии.

В 1859 г. В.Н. Герард окончил привилегированное Училище правоведения в Петербурге, из которого вышел целый ряд знаменитостей права, политики и культуры. По окончании училища Герард раз и навсегда избрал для себя поприще юриста. До 1866 г. он служил чиновником департамента Министерства юстиции в Царстве Польском, был там членом юридической Комиссии, подготовившей введение Судебных уставов 1864 г. для Польши. С июля 1866 г. он выполнял обязанности обер-секретаря Сената, а 2 октября того же года стал членом Петербургского окружного суда. 16 марта 1868 г. он был принят в корпорацию присяжных поверенных округа Петербургской судебной палаты и оставался в этой корпорации до конца своих дней. Последние два года жизни Герард был председателем Петербургского Совета присяжных поверенных.

С первых же шагов своей адвокатской деятельности Владимир Николаевич выдвинулся как криминалист. В одном из первых громких дел этого рода — 14 мая 1873 г. в Петербургском окружном суде с присяжными заседателями по делу о лжеприсяге свидетелей при расторжении брака супругов Зыбиных — Герард выступил в необычной для себя роли поверенного гражданской истицы, т.е. поддерживал обвинителя А.Ф. Кони против своего коллеги по корпорации адвокатов А.М. Унковского и выиграл дело: лжесвидетели были признаны виновными и приговорены к ссылке в Сибирь. В том же году, 24 ноября, Герард выиграл и другое дело — уже в качестве защитника — против Кони как обвинителя: подзащитная Владимира Николаевича жена штабс-капитана Н.П. Непенина, обвинявшаяся в том, что она вместе с мужем участвовала в убийстве коллежского асессора Чихачева, была оправдана.

Но подлинную славу одной из ярчайших звезд российской адвокатуры Герард завоевал своими выступлениями на политических процессах. С 1870 по 1890 гг. он выступил защитником в 12-ти политических делах, включая самые крупные и значимые для своего времени (нечаевцев, «50-ти», «193-х», 1 марта 1881 г., «20-ти»).

Здесь же и на процессе по делу народника-пропагандиста Е.С. Семяновского 26 – 27 октября 1876 г. Герард разоблачал попытки царских юристов использовать в интересах обвинения доносы, отягощенные небылицами. На знаменитом процессе «50-ти» в Особом присутствии Правительствующего Сената (ОППС) 21 февраля — 14 марта 1877 г. Герард зарекомендовал себя уже как один из самых авторитетных адвокатов. Защитительная речь Герарда стала на процессе событием. Вскрывая шаткость юридической базы обвинения («в распространении книг противозаконного содержания» с «воззванием к бунту» и «в принадлежности к тайному сообществу»), Герард остро поставил вопрос о самом понятии «распространение». «Чтобы обвинить кого-нибудь в распространении книги с целью произвести бунт, — говорил он, — недостаточно признать, что распространяемая книга взывает к бунту; необходимо еще, чтобы распространитель имел целью именно возбудить к бунту. Если же, например, книга, хотя и содержит в себе возбуждение к бунту, но вместе с тем проповедует и разные другие, тоже противозаконные, но менее наказуемые учения, и распространитель имел в виду пропагандировать именно эти учения, а не бунт, вы, несмотря на содержание книги, можете признать распространителя виновным только по тем статьям, которые преследуют распространение этих именно учений».

На процессе «193-х» (1877 г.) Владимир Николаевич оказался в столь блистательном составе защиты, равного которому Россия не знала ни раньше, ни позже. Деятели «хождения в народ», которых царизм судил на процессе «193-х», были, как известно, мирными пропагандистами. Они сами и, солидарно с ними, адвокаты решительно опровергали попытки обвинения представить их кровожадными злодеями: обвинительный акт бездоказательно клеймил «готовность многих пропагандистов к совершению всяких преступлений», инкриминировал им намерение «перерезать всех чиновников и зажиточных людей». Антиправительственный же образ мыслей подсудимых Герард и его товарищи по защите оправдывали как естественный протест против всякого насилия, произвола и бесправия. Осужденные по делу «193-х» навсегда запомнили «блестящие громовые речи против жестокого политического режима нашего», с которыми выступили на процессе Герард, Александров, Бардовский и другие адвокаты.

С 26 по 30 марта 1881 г. слушалось дело об убийстве 1 марта императора Александра II по приговору революционной партии «Народная воля». То был самый громкий в мире судебный процесс XIX в. Положение защиты здесь было особенно трудным, поскольку беспрецедентное обвинение (убийство монарха!), избыток доказательств, включая признания обвиняемых, предвзятость суда и враждебность избранной публики не оставляли защитникам, казалось бы, никаких надежд на состязательность судопроизводства. Самой смелой из речей защиты по делу 1 марта была речь Герарда, которую, кстати, председатель суда Э.Я. Фукс 7 раз прерывал, требуя не говорить то одного, то другого. Герард с большей прямотой, чем другие защитники, обличал чрезмерную жестокость и подчеркивал тщетность («практическую непригодность») карательных мер против оппозиции. Владимир Николаевич выразил глубокое уважение к личности своего подзащитного Николая Кибальчича, показал, как произвол властей (арест, почти три года тюрьмы, суд и приговор по вздорному обвинению) вынудил его «решиться на борьбу с правительством». Однако судьба цареубийц была предрешена.

После дела 1 марта 1881 г. все политические процессы в России до революции 1905 г. вершились уже в закрытом порядке. Так прошел 9 – 15 февраля 1882 г. и процесс «20-ти» — самый представительный из всех судебных процессов «Народной воли» (суду были преданы 11 членов и 9 агентов Исполнительного комитета партии). Главный обвиняемый по этому делу А.Д. Михайлов отметил в те дни «небывалое стеснение защиты». Но и здесь, судя по отрывочным данным, защитники держались и юридически и политически достойно. После процесса «20-ти» в разбирательствах столь же крупных политических дел Герард больше не участвовал.

Выступил же он в качестве защитника, кроме уже названных, еще на нескольких процессах. К примеру, 13 – 18 октября 1887 г. Петербургский военно-окружной суд рассматривал дело «18-ти» — об участниках военно-революционных кружков (Н.Н. Шелгунов и др.). Здесь Герард и его товарищи по защите доказали, что их подзащитные могут быть обвиняемы не в «составлении тайного общества с целью ниспровержения существующего строя», как добивалось того обвинение, а лишь в попытке составить «сообщество, имеющее целью противодействие распоряжениям правительства». В результате, 17 из 18-ти обвиняемых были всего лишь разжалованы из младших офицеров в солдаты с правом повторной выслуги, а подзащитному Герарда А.О. Доливо-Добровольскому вменено в наказание предварительное заключение. Вообще следует отметить, что революционеры уважали Герарда, он также относился к ним с симпатией. За его взгляды III отделение царской охранки признало его неблагонадежным, но доказать что-либо крамольное жандармы не смогли.

Коллеги все без исключения относились к нему с уважением и хвалили. Сам Герард в ответ на славословия коллег к 25-летию его адвокатской деятельности объяснил: «Секрет моего успеха очень прост. Я всегда относился строго к выбору дел, брал исключительно дела, которые я должен был выиграть, или, по крайней мере, такие, за которые не краснел бы, если бы и проиграл». Другим «секретом успеха» Герарда как адвоката было, конечно же, его мастерство слова, «красивая живая речь». «Он был виртуозом декламации, — вспоминал о нем К.К. Арсеньев, — превосходно читал и стихи, и прозу. Привычка владеть словом как орудием искусства сослужила ему большую службу в его судебных речах». Любовь к «орудиям искусства», артистизм натуры вообще были свойственны Герарду: он тонко понимал музыку и живопись, со вкусом одевался, в совершенстве владел пластикой жеста.

Владимир Николаевич Герард умер в Петербурге 7 декабря 1903 г. на 65-м году жизни. Петербургский совет присяжных поверенных постановил «в виде особой чести для сословия принять его похороны на средства адвокатской корпорации». Провожал Герарда в последний путь весь Петербург. Газеты и журналы печатали прочувствованные некрологи за подписями К.К. Арсеньева, Н.П. Карабчевского, Г. А. Джаншиева, А.Н. Турчанинова. «В смерти он боялся только забвения, — вспоминал о Герарде Карабчевский. — Он может быть покоен. Такая смерть его не постигла. В памяти людей он жив».

Историческая справка

Защитник гениального изобретателя

По известному делу «первомартовцев» (убийство Александра ІІ) проходил Николай Кибальчич. Отметив «выходящие из ряда» дарования Кибальчича, Герард пытался привлечь внимание суда к его работе над проектом первого в мире летательного аппарата с реактивным двигателем («Вот с каким человеком вы имеете дело!»).

Много лет спустя, уже незадолго до смерти, Герард рассказал присяжному поверенному В.В. Беренштаму о своем последнем свидании с Кибальчичем: «Меня пустили тогда к нему в утро смертной казни... Я пришел в 5 часов, когда рассветало. Попрощаться... Он знал, что уже все кончено... Большими шагами ходил по камере. Был бледен и несколько взволнован. Сдерживался... Мне хотелось облегчить ему страдания. И я начал говорить о том, что в городе носятся упорные слухи о помиловании их всех. Он сжал мою руку и засмеялся.

— Это легенда о черном покрывале, бросьте ее. Я знаю, что сегодня меня казнят. Умру спокойно. Но знаете что? Я все время ломаю голову, как бы мне найти одну философскую формулу... Я хочу найти такую формулу, которая убедила бы меня, что жить не стоит. И как ни ломаю голову, не могу убедить себя! Жить так хочется! Жизнь так хороша! И все-таки надо умирать... А что мой воздушный корабль?! В сохранности?

— Да, да, конечно, он не пропадет... — успокаивал я его, едва сдерживая слезы... Больше не было сил, поторопился уйти».

Казнив самого Кибальчича, царизм схоронил его гениальный проект в архиве, откуда он был извлечен лишь в 1917 г. В ХХ в. идеи Кибальчича стали важным элементом космонавтики, а его именем назван кратер на обратной стороне Луны.