Неизвестные факты о ?митрополите адвокатуры?, самом популярном защитнике России Федоре Плевако

За всю историю отечественной адвокатуры не было в ней человека более популярного, чем Федор Плевако. И специалисты, правовая элита, и обыватели, простонародье, ценили его выше всех адвокатов как «великого оратора», «гения слова», «старшого богатыря» и даже «митрополита адвокатуры». Сама фамилия его стала нарицательной как синоним адвоката экстра-класса: «Найду другого «Плеваку», – говорили и писали без всякой иронии». Письма же к нему адресовали так: «Москва. Новинский бульвар, собственный дом. Главному защитнику Плеваке». Или просто: «Москва. Федору Никифоровичу».

Три фамилии и два сына Сергея

Между тем, некоторые вещи о знаменитом адвокате всплывают только сейчас. Напомним, что родился Федор Никифорович 13 апреля 1842 г. в г. Троицке Оренбургской губернии (ныне Челябинская обл.). Его родителями были член Троицкой таможни надворный советник Василий Иванович Плевак из украинских дворян и крепостная киргизка Екатерина Степанова, с которой Плевак прижил четырех детей (двое из них умерли младенцами), но брака не узаконил. Как незаконнорожденный будущий «гений слова» получил отчество и фамилию (Никифоров) по имени Никифора – крестного отца своего старшего брата. Позднее, в университет он поступал с отцовской фамилией Плевак, а по окончании университета добавил к ней букву «о», причем называл себя с ударением на этой букве: Плевакó. «Итак, – заключает по этому поводу биограф Федора Никифоровича, – у него три фамилии: Никифоров, Плевак, Плевако».

Парадоксально, но факт: сам Федор Никифорович, носивший в разное время три фамилии, имел двух сыновей с одним именем, причем они жили и адвокатствовали в Москве одновременно: Сергей Федорович Плевако-старший (род. в 1877 г.) был его сыном от первой жены, Е.А. Филипповой, а Сергей Федорович Плевако-младший (род. в 1886 г.) – от второй жены, М.А. Демидовой.

Политически неблагонадежный?

В 1864 г. Плевако окончил университет с дипломом кандидата прав, но не сразу определился с призванием адвоката: больше полугода он служил на общественных началах стажером в Московском окружном суде, ожидая подходящей вакансии. Когда же, согласно «Положению» 19 октября 1865 г. о введении в действие Судебных уставов 1864 г.16, с весны 1866 г. начала формироваться в России присяжная адвокатура, Плевако одним из первых в Москве записался помощником к присяжному поверенному М.И. Доброхотову. В звании помощника он успел проявить себя как одареннейший адвокат на уголовных процессах.

19 сентября 1870 г. Плевако был принят в присяжные поверенные округа Московской судебной палаты19, и с этого времени началось его блистательное восхождение к вершинам адвокатской славы. Правда, уже через два года оно едва не оборвалось из-за его политической «неблагонадежности».

Дело в том, что 8 декабря 1872 г. начальник Московского губернского жандармского управления генерал-лейтенант И.Л. Слезкин доложил управляющему III отделением А. Ф. Шульцу, что в Москве раскрыто «тайное юридическое общество», созданное с целью «знакомить студентов и вообще молодых людей с революционными идеями», «изыскивать способы к печатанию и литографированию запрещенных книг и распространению их, иметь постоянные сношения с заграничными деятелями». По агентурным данным, в обществе состояли «чем-либо заявившие себя в пользу социализма студенты юридического факультета всех курсов, окончившие курс и оставленные при университете, кандидаты прав, присяжные поверенные и их помощники, а также и бывшие студенты, преимущественно юристы». «В настоящее время, – докладывал шеф московской жандармерии, – означенное общество имеет уже действительных членов до 150 человек <...> В числе главных называют присяжного поверенного Федора Никифоровича Плевако, заменившего между студентами значение князя Александра Урусова». И далее перечислен еще ряд имен: С.Л. Клячко и Н.П. Цакни (члены революционно-народнического общества т. н. «чайковцев»), В.А. Гольцев (позднее видный общественный деятель, редактор журнала «Русская мысль»), В.А. Вагнер (впоследствии крупный ученый-психолог) и др.

Спустя семь месяцев, 16 июля 1873 г. И. Л. Слезкин уведомил А.Ф. Шульца с том, что «за поименованными лицами производится самое строгое наблюдение и употребляются всевозможные меры к получению фактических данных, кои бы могли служить ручательством к обнаружению как лиц, составлявших тайное юридическое общество, так равно и всех его действий». В итоге, таких данных, «кои бы могли служить ручательством...», изыскать не удалось. Дело о «тайном юридическом обществе» было закрыто, его предполагаемые «действительные члены» избежали репрессий. Но Плевако с этого времени вплоть до 1905 г. подчеркнуто сторонился «политики».

Единственный из корифеев отечественной адвокатуры, он ни разу не выступал защитником на политических в строгом смысле этого слова процессах, где судились народники, народовольцы, социал-демократы, эсеры, кадеты и т.д. Согласился он выступить несколько раз лишь на процессах по делам о разного рода «беспорядках» с политическим оттенком.

Демократ, водивший дружбу с монархистами

По словам историков, так называемы мировоззренческий демократизм Плевако был не глубоким, а скорее широким, не столько осознанным, сколько стихийным. Незаконнорожденное дитя от смешанного брака, «изгой», по собственному его выражению, он стал действительным статским советником (4-й класс Табели о рангах, соответствующий воинскому званию генерал-майора).

Более того Плевако получил доступ в высшие сферы, дружил с такими зубрами из сильных мира, как генеральный контролер Т.И. Филиппов («циник по нравственности и подлому подобострастию пред тем, кто мог быть ему полезен») и яростный ненавистник любой демократии обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев. Впрочем, дружба Плевако с Победоносцевым не имела под собой идейной опоры. А.В. Вольский видел собственноручно написанную Плевако «злую» эпиграмму на Победоносцева.

При этом Федор Никифорович ярко проявил себя как гуманист – он ратовал за нелицеприятное правосудие: «перед судом все равны, хоть генералиссимусом будь!». Также он считал необходимым и естественным для правосудия милосердие: «Слово закона напоминает угрозы матери детям. Пока нет вины, она обещает жестокие кары непокорному сыну, но едва настанет необходимость наказания, любовь материнского сердца ищет всякого повода смягчить необходимую меру казни».

Федор Никифорович Плевако умер 23 декабря 1908 г., на 67-м году жизни, в Москве. Смерть его вызвала особую скорбь, естественно, у москвичей, многие из которых считали, что в «белокаменной» есть пять главных достопримечательностей: «Царь-колокол», «Царь-пушка», Собор Василия Блаженного, Третьяковская галерея и Федор Плевако». Но откликнулась на уход Плевако из жизни вся Россия: некрологи печатались во множестве газет и журналов. Газета «Раннее утро» 24 декабря 1908 г. выразилась так: «Вчера Россия потеряла своего Цицерона, а Москва – своего Златоуста».

Похоронили москвичи «своего Златоуста» при громадном стечении народа всех слоев и состояний на кладбище Скорбященского монастыря. В 30-е годы останки Плевако были перезахоронены на Ваганьковском кладбище.

Инфосправка

Как чайник мог Россию погубить

Некоторые речи Плевако пересказываются из уст в уста уже несколько столетий. Так, в деле о старушке, укравшей чайник, прокурор, желая заранее парализовать эффект защитительной речи Плевако, сам высказал все возможное в пользу обвиняемой (сама она бедная, кража пустяковая, жалко старушку), но подчеркнул, что собственность священна, нельзя посягать на нее, ибо ею держится все благоустройство страны, «и если позволить людям не считаться с ней, страна погибнет».

Поднялся Плевако: «Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за ее больше чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь... Старушка украла жестяной чайник ценою в 30 копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет». Старушку оправдали.

Относился к книгам как к детям

Разумеется, сила Плевако как судебного оратора заключалась не только в находчивости, эмоциональности, психологизме, но и в живописности слова. Хотя на бумаге его речи многое потеряли, они все-таки остаются выразительными. Плевако был мастер на картинные сравнения (о назначении цензуры: это – щипцы, которые «снимают нагар со свечи, не гася ее огня и света»); антитезы (о русском и еврее: «наша мечта – пять раз в день поесть и не затяжелеть, его – в пять дней раз и не отощать»); эффектные обращения (к тени убитого коллеги: «Товарищ, мирно спящий во гробе!», к присяжным по делу П.П. Качки: «Раскройте ваши объятья – я отдаю ее вам!»).

Безусловно, такие сравнения надо было откуда-то почерпнуть. И в этом плане следует отметить, что Плевако был большим книголюбом. «Библиотека его всеобъемлюща», – свидетельствовал писатель П.А. Россиев. Плевако дорожил своими книгами, но щедро раздавал их друзьям и знакомым «почитать», в отличие от «книжных скупцов», вроде философа В.В. Розанова, который принципиально никому не давал своих книг, говоря: «Книга не девка, нечего ей по рукам ходить».

Судя, по воспоминаниям Б.С. Утевского, Плевако, хоть и «был страстным любителем и собирателем книг», сам будто бы «мало читал». В.И. Смолярчук опроверг это мнение, доказав, что читал Плевако много. Правда, он не любил беллетристику, но увлекался литературой по истории, праву, философии и даже «в командировки брал с собой» книги И. Канта, Г. Гегеля, Ф. Ницше, Куно Фишера, Георга Еллинека. Вообще, «у него было какое-то нежное и заботливое отношение к книгам – своим и чужим, – вспоминал о Плевако Б.С. Утевский, сам большой книголюб. – Он любил сравнивать книги с детьми. Его глубоко возмущал вид растрепанной, порванной или загрязненной книги. Он говорил, что так же, как существует (оно действительно существовало) «Общество защиты детей от жестокого обращения», следовало бы организовать «Общество защиты книг от жестокого обращения» и у виновников такого отношения к книгам отнимать их так же, как отнимают детей у жестоко обращающихся с ними родителей или опекунов».