И вот они идут на суд

– Скажите, консул, что именно стряслось с Рене?

– О, вы до сих пор не в курсе? – оживился консул. – Пренеприятнейшая история… Этот французик был влюблен в давным-давно умершую великую актрису… И вот обуяла его мечта – встретить свою любовь наяву. Скопил денег, прилетел на Тир. Обычное дело. Обратился в одно из агентств. Ему порекомендовали опытного специалиста. Будем говорить "ее", хотя тироки бесполы. Она посмотрела записи, почитала биографию и воспоминания об Одри. Скопировала с волоска актрисы ее генный код. Превратилась в нее. Полный метаморфоз, второго рода, достаточно дорогое удовольствие. Я видел потом их вместе с Рене – замечательная пара, между прочим! Ну, прошел месяц, полтора. И тут разразился скандал.

– Ну? – не выдержал я.

– Она забеременела от Рене!

– Как… – я поперхнулся коньяком. – Что… серьезно… это возможно?

– Угу. При метаморфозе второго рода. Бедная проститутка, хотя публично так называть ее не стоит, эта работа у тироков называется "дублер желаний", она так рыдала! Она была в полном шоке!

– Ну почему? Если они могут управлять своим телом, то, что ей стоит, ну, была беременность – и рассосалась!

– Вы только им такого не скажите! – нахмурился консул. – Это же убийство! С их точки зрения зародыш – уже полноценный человек!

– Я рад их высокой морали, – сказал я. – А почему тогда Рене хотят казнить?

– Закрепление образа. Нашей несчастной Одри придется еще восемь месяцев провести в человеческом образе, вынашивая ребенка. Лишь после того, как девочка родится…

– Уже известен пол?

– Конечно. Так вот, лишь после ее рождения Одри сможет вернуться в свою нейтральную форму и продолжить работать по специальности. Если сможет, конечно. Такой большой срок может вызвать серьезные проблемы со способностью к метаморфозам. Тириане уверяют, что многие после полугодового пребывания в метаморфозе второго рода лишаются способности преображаться!

– Ну и дела,– пробормотал я.

– А еще проблемы – куда девать дите? Она же родится человеком!

– Ну, так пусть родит, отдаст папаше, тот и воспитает, – сказал я. – Зачем убивать-то несчастного? Это ведь случайность, что она забеременела!

– Если бы! – консул патетически воздел руки. Налил себе еще коньяка. – Ах, если бы… Все бы обошлось. Но этот идиот признался, что специально пренебрег предохранением, чтобы копия его любимой забеременела!

– Зачем? Хотел от нее ребенка?

– Разве что во вторую очередь. А в первую – как раз таки надеялся, что через девять месяцев тирианка утратит способность к метаморфозу, навсегда останется Одри и уедет с ним на Землю. Так что – состав преступления налицо. Сознательное, злонамеренное, обманное удержание в облике, сопряженное с использованием или неиспользованием технических средств.

* * *

Таня вела флаер легко, с понятной мне теперь сноровкой.

– Вы не подумайте, что мы жестокие, – сказала Таня уже незадолго до посадки. – Я понимаю, вы расстроены судьбой своего клиента.

– Но? – уточнил я.

– Но метаморфоз – это основа всей нашей цивилизации, нашей культуры, обычаев… веры, если хотите. Вот представьте, на Землю прилетит чужой, и ради своих целей кого-то из людей ослепит, оглушит и лишит подвижности.

– Это другое, – сказал я, размышляя, можно ли процесс лишения слуха охарактеризовать словом "оглушит".

– Почему же? Для нас метаморфоз столь же важен, как для вас слух, зрение и подвижность.

– Но еще не факт, что… э… она…

– Да зовите уж ее просто Одри.

– Не факт, что Одри навсегда лишилась метаморфоза. Может быть, попросить отсрочки приговора? Пусть после… э… родов она проверит и потом принимает решение.

– Вряд ли. – Таня покачала головой. – Чем дольше она пребывает в человеческом теле, тем сильнее проникается человеческим образом мышления, человеческими ценностями. Через восемь месяцев она признает Рене невиновным. У нас есть какой-то специальный термин для таких случаев, когда жертва проникается интересами преступника, удерживающего ее в образе.

– У нас тоже, как ни странно, – согласился я. – Стокгольмский синдром. Это когда жертвы похищения начинают защищать похитителя.

– Вот видите? Кто же в здравом уме позволит Одри выносить приговор через восемь месяцев? Она жертва, жертва маньяка. И тот факт, что маньяк уже за решеткой, ничего не меняет – она остается жертвой и все больше проникается его интересами.

– Но ведь тут замешана любовь, – сказал я. – Понимаете, он пошел на преступление ради великой и безнадежной любви… наша культурная парадигма всегда…

– Представьте, что прилетит к вам чужой, начнет сожительствовать с малолетней, та от него родит – и что, его оставят на свободе? Если даже он станет говорить про свою великую любовь и свою культурную парадигму?

– Да понял я, понял, – пробормотал я. – Нет, конечно. Итак, суд казнит Рене. А Одри – она обязательно назовет его виновным?

Таня помолчала. Потом спросила с заметным раздражением:

– Вы, как я понимаю, надеетесь на то, что ваш "стокгольмский синдром" уже действует?

– Если честно, то да. Я же адвокат. Я обязан защищать клиента. Даже если он неправ. Тем более, – не удержался я, – что с человеческой точки зрения его преступление вовсе не так ужасно.

– Она, полагаю, на уровне инстинктов и эмоций разделяет точку зрения Рене, – сказала Таня. – Что есть, то есть. Тем более беременность – она ведь и земным женщинам крышу сносит, так? А Одри сейчас в какой-то мере обычная беременная земная баба.

– Так значит…

– Ничего это не значит! – рассердилась Таня. – Разум она сохранила. Она понимает, что произошло. И не даст инстинктам взять над собой верх. Если хотите ее переубедить – переубеждайте на логическом уровне. Это должен быть поединок разумов.

Выбравшись из флаера, я огляделся. Мы опустились на пустынном скалистом морском берегу. Недалеко от берега стоял небольшой уютный коттедж, рядом с ним – садик вполне земного вида. Море слегка штормило, на горизонте солнце сползало за горизонт.

– Я постараюсь не задерживаться, – печально сказал я. – Надеюсь, она хотя бы захочет со мной говорить.

Я обошел коттедж. И со стороны, обращенной к морю, на застекленной веранде увидел сидящую в плетеном кресле женщину. Она что-то вязала.

– Одри? – позвал я. – Могу ли я так вас называть?

Женщина подняла голову, сняла большие темные очки. Посмотрела на меня, кивнула:

– Ну почему же нет? Я полтора месяца откликаюсь на это имя, глупо было бы. Проходите. Садитесь. В кувшине морс, он вкусный.

Чувствуя себя скотиной и дураком одновременно, я сел напротив тирианки, стараясь не смотреть ей на животик – хотя, что там можно было углядеть-то, на таком сроке… Одри была одета в маленькое платье без рукавов, на ногах босоножки. Короткая простая стрижка, никакого макияжа и украшений. И с какой стати кто-то от нее сходит с ума?

Она улыбнулась и посмотрела мне в глаза.

И я сделал ошибку – тоже посмотрел ей в глаза. Через мгновение я понял, почему она была знаменитой, почему Рене всю свою жизнь о ней мечтал и почему я одновременно и благодарен французу – и готов на кусочки его разорвать. У нее были особенные глаза. Особенный взгляд. К ней тянуло не сексуально – если честно, то Таня была куда сексуальнее, да и моя Верочка, если захочет, умеет так себя подать. Ее хотелось любить. Обнимать. Шептать на ушко какие-нибудь возвышенные глупости. Защищать от дождя, ветра, других мужчин. Свернуться калачиком на коврике у дверей.

– Вы ведь Вася? Адвокат с Земли, будете защищать Рене.

– Да… я вот… пришел к вам… – я глупо развел руками.

– Я желаю вам удачи, – сказала Одри. – Так хочется, чтобы вы что-нибудь придумали.

– Чего?– ох, не удастся мне произвести на нее впечатление человека, хоть сколько-нибудь близкого тирокам по интеллекту. – Так вы не хотите, чтобы его казнили?

– Нет, конечно. – Она задумчиво вывязывала на крошечной пинетке крошечный пупырышек для мизинца. – Он же отец Натали… мы решили назвать ее Натали, красиво, да?

– Но тогда все замечательно! – я воспрял духом.

– Почему? За его преступление одно наказание – смертная казнь.

– Одри, но мы ведь действуем в правовом поле двиаров! Вы, как пострадавшая сторона, должны вынести вердикт "виновен" или "невиновен"! И если скажете "невиновен", то на законы нам… плевать нам на них!

Одри вздохнула и печально посмотрела на меня – так, что сердце сжалось, замерло, а потом заколотилось как бешеное.

– Вася! Ну, как же я могу так сказать? Он виновен. Я это знаю. Я не буду врать. Я только не хочу, чтобы его… его…

По щекам Одри покатились слезы. Она уронила вязание и зарыдала…

Окончание в следующем номере

"Судебно-юридической газеты"