Налоговые преступления в контексте практики ЕСПЧ

При сколько-нибудь значительной сумме недоимки вступает ч.4 ст.212 УК: возмещение недоимки и ущерба либо тюремное заключение от 5 до 10 лет.

Срок заключения совершенно необычен, сопоставим с наказанием за убийство. Причем эта чрезвычайно жесткая санкция включается при незначительной недоимке, менее 3000 евро. Идея о заключении на 10 лет за 3000 евро является, несомненно, диспропорциональным и «необычным» наказанием. Подобная «необычность» наказания запрещена Конвенцией аналогично пыткам. В деле Ziliberberg v Moldova ЕСПЧ обрушился на государство за идею о конверсии невыплаченного админштрафа в тюремный срок из расчета 10 дней за несколько евро. Украинский вариант наказания весьма похож. Наказание, не сопоставимое с сутью преступления, нарушает ст. 7 Конвенции (Gestur Jónsson and Ragnar Halldór Hall v. Iceland 94).

Как ни странно, альтернатива между выплатой недоимки и тюремным сроком является вовсе не либеральной нормой, а грубым нарушением прав человека. Начнем издалека. Верховный суд США счел смертную казнь нарушением прав человека именно потому, что закон предусматривал альтернативу при вынесении судом решения: от конечного срока заключения до казни. Зазор этой «вилки» (между жизнью и смертью) был столь большим, а дискреция суда — столь непредсказуемой, что совершая преступление, невозможно было уверенно предполагать наказание. Именно непредсказуемость наказания является нарушением прав человека. Действительно, в украинском случае проблема дискреции отсутствует: нарушитель сам решает, уплатить ли ему штраф или отправиться в тюрьму. Но остается «четвертый критерий Бреннана»: «Жестокое наказание, которое явно не требуется». Нарушение четвертого критерия заключается в тюремном сроке в 10 лет за недоимку в 3000 евро.

Нарушение Конвенции заключается в моменте сделки: право выбрать между штрафом и тюрьмой существует только до предъявления обвинения. То есть выбирая уплату, человек отказывается от права на рассмотрение своего дела судом. Он платит, технически будучи невиновным. Сделка с правосудием сама по себе не чужда европейскому праву. Проблема начинается в тот момент, когда человек вынужден идти на сделку под неотвратимой угрозой огромного ущерба. Вымогательство со стороны государства ничем не прикрыто. Человек выбирает сделку не потому, что признает свою ошибку: иначе он и раньше бы уплатил недоимку и штраф. Он выбирает сделку и не потому, что суд признал его виновным: дело еще не дошло до суда. Единственный повод выбрать сделку состоит в страхе перед практически неизбежным обвинительным приговором.

Сравним ситуации двух обвиняемых. У одного есть реальные шансы доказать свою невиновность. В период судебного рассмотрения он находится на воле, имеет доступ к деньгам и адвокатам. Его дело рассматривает справедливый суд. Его выбор между уплатой и заключением является сравнительно свободным. Выбирая уплату, он действительно добровольно отказывается от своего права на рассмотрение дела судом. Такая сделка допустима. Кстати, даже такие сделки вызывают широкий публичный резонанс в США, где к ним вынуждают, делая последствия отказа от сделки катастрофическими посредством огромных сроков.

У другого обвиняемого после отказа от сделки сразу закроют бизнес, лишат его источника доходов. Такая сделка противоречит Конвенции (Deweer v Belgium). ЕСПЧ исходит из того, что последствия отказа от сделки являются неотвратимыми и катастрофическими, в результате чего сделка превращается в вымогательство денег со стороны государства.

Цитируя Deweer: «Заплатив 10 000 франков, которые «требовал» королевский прокурор в порядке сделки с правосудием, г-н Девир отказался от своего права на рассмотрение его дела судом. Тем не менее, в демократическом обществе слишком большое значение придается «праву на суд», чтобы оно было утрачено исключительно по той причине, что человек является стороной сделки, достигнутой в ходе процедуры, вспомогательной для судебного разбирательства... Более того, заявитель, вероятно, почти не опасался уголовного преследования, поскольку весьма вероятно, что судебное преследование приведет к оправданию... Как отметили делегаты, между двумя альтернативами, стоящими перед заявителем, была «вопиющая диспропорция».

Украинская ситуация значительно хуже Deweer: процент оправдательных приговоров ничтожен. Он немного выше по налоговым делам, но все равно бесконечно далек не только от шансов 50/50, но от любого разумного шанса, присущего справедливому судопроизводству. В украинском суде отказ от уплаты почти автоматически означает тюремный срок. Дополнительно, в силу возможной конфискации, имущество обвиняемого окажется под арестом на несколько лет судопроизводства, что похоже на закрытие бизнеса в Deweer.

Практически несомненный обвинительный приговор в случае отказа уплатить штраф нарушает практику ЕСПЧ еще и по критерию автоматической конвертации штрафа в тюремный срок (Alenka Pecnik v Slovenia). Автоматичность такой процедуры без эффективного права на рассмотрение судом аргументов обвиняемого нарушает право на справедливый суд.

Представим себе ситуацию: подозреваемый готов пойти на сделку, но не имеет средств для уплаты. С этого момента тюремный срок ему грозит уже не в результате отказа от сделки, а в результате недостаточности средств, то есть наступает наказание за бедность. Хотя ЕСПЧ допускает такое неравноправие, оно крайне сомнительно в применении к беднейшей стране Европы.

Невозможно сказать, что подозреваемый уже имел возможность предоставить свои аргументы суду на стадии обжалования налогового решения. Как минимум, участником обжалования было предприятие, а не директор или, тем более, бухгалтер. Нельзя исключать и ситуацию, при которой директор предприятия сменился, и позиция нового директора при обжаловании решения отличается от позиции прежнего директора, который допустил нарушения.

Стоит отметить, что как ни удивительно, ЕСПЧ отказывается считать нарушением Конвенции исключительность наказания. Так, при широкой распространенности определенной схемы уклонения от налогов Суд, хоть и с оговорками, не возражает против выборочного осуждения только одного или нескольких налогоплательщиков («Ходорковский и Лебедев против России»).

Добавляет нарушений Конвенции и отсутствие срока давности по налоговым нарушениям, связанным с отсутствием декларации. Тогда как в типичной ситуации налоговая может проверить только последние три года, при неподаче декларации срок проверки отсутствует. В отсутствие «гражданского» срока давности срок уголовного преследования составит, минимум, 10 лет, а при неизбежных повторных нарушениях становится бесконечным.

Отсутствие срока давности в административном процессе — обжаловании налогового решения — нарушает ст. 6 Конвенции в силу специфического определения Судом уголовного процесса. По правилу Engel, окончательно разъясненному в применении к налоговым делам в Jussila v Finland, ЕСПЧ всегда считает украинское налоговое производство уголовным: оно обязательно включает штраф, штраф обязательно является крупным в сравнении со средней зарплатой, решение по налоговому делу формирует сумму ущерба для уголовного производства. Поэтому Суд требует применять к административному налоговому производству гарантии, присущие уголовному производству, в том числе срок исковой давности, смягчающую ретроактивность наказания, умысел и вину. Нарушением требований Конвенции будет, например, применение налогового штрафа в отсутствие умысла. Украинский Налоговый кодекс содержит похожую доктрину (несогласованность законодательства трактуется в пользу налогоплательщика), но ее формулировка не дотягивает до критерия вины, да и национальные суды применяют ее крайне редко.

Случайно или нет, но законодатель в ст. 212 УК попытался уйти от квалификации Engel, назвав налоговый штраф «возмещением ущерба». Именно наказательный характер штрафа является одним из факторов квалификации налогового производства как уголовного. В реальности украинский налоговый штраф — это именно наказание; возмещением ущерба является пеня. Забавно, что законодатель мог бы попытаться выскользнуть из-под Engel, просто убрав из суммы сделки требование уплаты штрафа.

Возвращаясь к отсутствию срока исковой давности по налоговым нарушениям, можно упомянуть Dacia v Moldova: «Припис ЦК Молдови, згідно з яким позовна давність не поширювалася на позови державних організацій про повернення державного майна з незаконного володіння інших організацій чи громадян, сам по собі суперечить ст. 6 Конвенції». Аналогично — «Волков против Украины», п. 139. Для налоговых споров аналогичный прецедент содержится в «Юкос против Росссии», п.570. Любопытно, как перекликается «Юкос» с украинской ситуацией: «Строки давності, які є загальною рисою національних правових систем договірних держав, служать декільком цілям, які включають забезпечення правової визначеності та остаточності та запобігання порушенням прав підсудних, які можуть бути порушені, якщо суди повинні були вирішити питання доказів, які могли б стати неповними через проходження часу». Поскольку ст. 44.3 ПКУ устанавливает предельный срок хранения документов в три года, по его истечению налогоплательщик лишен возможности защиты.

Правильное решение перечисленных прав национального законодательства состояло бы в освобождении суда из-под влияния государства с тем, чтобы процент оправдательных приговоров по налоговым делам дошел до разумной величины в 40–60%. Минимальное решение состоит в том, чтобы выбор между уплатой и тюрьмой происходил после вынесения приговора.