Угасшая звезда ?защитника угнетенных?

 Есть в мировой истории люди, которым судьба подарила возможность гореть ярко, но, к сожалению, недолго. Они подобны звездам на августовском ночном небосклоне: молниеносно вспыхивают и, к прискорбию, столь же молниеносно угасают.  

 Одним из таких людей-звезд был Григорий Васильевич Бардовский. Его имя правозащитника ярко вспыхнуло на самых громких политических процессах 70-х годов ХІХ века — участников Казанской демонстрации, «50-ти», «193-х», дела революционного кружка Ковальского. Но только четыре года было суждено просиять этому имени на небосклоне отечественной адвокатуры той эпохи.Не в то время, не в том месте «Человек прекрасный и добрый», преданный идеалам гуманности, справедливости, демократии, каким был, по словам очевидцев, Григорий Васильевич, родился в 1848 году.  

 В год разгара бурных событий и революционных потрясений на Западе. Возможно, именно это каким-то мистическим образом повлияло на дальнейшую линию судьбы Бардовского. А может быть, жизненную позицию будущего адвоката определила семейная наследственность. Ведь отец Григория Васильевича был далеко не последним человеком того времени — известный своими передовыми взглядами педагог, директор 1-й петербургской гимназии. Да и родной брат, Петр Васильевич (надо заметить, тоже небезызвестный юрист), не прозябал всю жизнь на чиновничьей службе, по-щенячьи радуясь очередному повышению, — за революционную деятельность был казнен царскими палачами.

 Становление Григория Васильевича как личности совпало во времени с первой в России революционной ситуацией (1859–1861 гг.).  Юношеский максимализм да и охватившие всех и вся демократические идеи сделали свое дело — Бардовский загорелся служить родине. А потому сразу же после окончания Петербургского университета решил стать адвокатом. Может быть, подобно В.И. Танееву, Григорий Васильевич предполагал, что «в России в скором времени должна быть революция, и сословие адвокатов будет играть такую же роль, как во время французской революции конца ХVIII века». А потому, как человек по своей сути честный, свободомыслящий, но не столь активный, чтобы бороться с деспотизмом революционными методами, Бардовский и выбрал адвокатскую стезю.

 Ведь даже куда более опытные юристы (В.Д. Спасович, например) поверили в дарованную судебной реформой 1864 года безоговорочную свободу слова, казалось бы, даже абсолютную гласность.  Что уж там говорить об увлеченном освободительными идеями юнце Бардовском?Яркая вспышка славы Только четыре года (1875–1879 гг.) блистала звезда Бардовского на правозащитном небосклоне. Но какими были эти четыре года! Ведь за это время адвокат «засветился» в самых нашумевших политических процессах той эпохи — наверное, дали о себе знать прогрессивные взгляды Григория Васильевича. Уже после первого выступления в зале суда в качестве адвоката к молодому правозащитнику пришли слава и признание.  

 Правда, именно в результате процесса по делу революционного кружка В.М. Дьякова в 1875 г. на Григория Васильевича обратили внимание государственные каратели — никому не дозволено безнаказанно уличать царский суд в жульничестве. Это и стало началом конца.Хотя суд и приговорил подзащитного Григория Васильевича в деле Дьякова (В.Г. Герасимова) к 9 годам каторги, но пылкие речи адвоката не остались незамеченными. Бардовский в открытую обвинил суд в подтасовке фактов и дискредитировал «свидетелей» обвинения — трех подставных агентов сыска.  

 «Можно доверять только таким свидетелям, которые нисколько не заинтересованы в деле. Между тем, указанные свидетели сделали донос, на основании которого начато следствие и обвиняемые привлечены к ответственности. Следовательно, эти лица уже заинтересованы в том, чтобы их донос оправдался, другими словами. Чтобы подсудимые были обвинены», — чеканил каждое слово Григорий Васильевич. Впоследствии и на других процессах Бардовскому приходилось разоблачать подставных «свидетелей». «Как вас рассчитывают — поденно или поштучно, то есть сколько людей изловите, за каждого?» — саркастически поинтересовался у одного из «свидетелей» по делу «193-х».  «Я не знаю их расчета.

 Я получил 350 рублей за все», — последовал искренний ответ. Что тут можно добавить? Ну, разве не понятны мотивы карательных властей после столь откровенно обличающих речей? Истинно знаменитым Бардовского сделал суд по делу Казанской демонстрации. Речь Григория Васильевича в защиту обвиненных стала практически главным событием процесса. «Все политические преступления с первого взгляда, если судить по наказаниям, кажутся самыми ужасным, но при рассмотрении сущности их, хотя они и оказываются вредными и опасными для существующего государственного порядка, видно, что в них нет безнравственности деяния.  Подсудимый совершает известное действие часто вследствие ошибочного увлечения, но всегда под влиянием хороших и честных побуждений», — не смог скрыть своего истинного отношения защитник. Именно невозможность (или нежелание!) утаить настоящие убеждения и взгляды сыграла с Бардовским злую шутку.

 Агент ІІІ Отделения, которому было поручено следить за ходом процесса, сделал соответствующие выводы. А разыгравшийся вскоре суд по делу «50-ти», на котором опять-таки отличился именно Григорий Васильевич, не дал возможности утихнуть царскому негодованию.Спустя полгода открылся крупнейший в истории царской России процесс «193-х». Признаться, защищать такое количество подсудимых не под силу даже десятку адвокатов. А потому правозащитников было 35. Да и то обвиняемых разделили на группы.  

 Григорий Васильевич не смог остаться в стороне — самая многочисленная группа, состоящая из 18 человек, попросила отстаивать свои интересы именно его. Итогом активности Бардовского на этом процессе стало донесение с пометкой «Д. Е. В.» («доложено Его Величеству»): «Подсудимых считает мучениками и страдальцами произвола и грубой силы. Жандармов положительно закидал грязью… Речь его, весьма понятно, произвела подавляющее впечатление. В публике многие даже плакали».Последней каплей для царских карателей стал одесский процесс по делу Ковальского.

 Защищать подсудимых приехали Бардовский и Стасов. И хотя текст их речей не сохранился, общее впечатление таково: «Произнесли мужественные, блестящие и потрясающие речи». Приговор суда — смертная казнь для Ковальского — стал своего рода приговором и для Бардовского, у которого «сделался сердечный припадок».  Угасание длиною в жизнь Дело ясное, что столь выразительно очерченная жизненная позиция была не по нраву царским властям. А потому с весны 1879 года на Бардовского началась настоящая охота. Царские агенты следили за Григорием Васильевичем днем и ночью, на службе и дома.

 Каратели всячески пытались обнаружить хоть намек на революционную деятельность Бардовского.  По правде сказать, им было к чему придраться: Григорий Васильевич состоял в тесных связях с видными революционерами (Ольгой Любатович, Верой Фигнер, Николаем Морозовым), не раз предоставлял им нужную информацию, помогал деньгами (900 рублей пожертвовал на нужды осужденных по делу «50-ти», материально поддерживал Фонд «Земля и воля»). Уже одних только этих сведений по тем временам было бы достаточно, чтобы возбудить против Бардовского дело. А если принять во внимание еще и неуемное желание агентов выслужиться, то ко всему вышеупомянутому добавилось даже преувеличенное членство Григория Васильевича в общероссийском «революционном центре».  Обыск, как и последующий арест, оказались неизбежны.

 И даже спрятанная за шкафом пачка номеров «Народной воли» сыграла свою роль.С июля по октябрь 1879 года Бардовского содержали под стражей. Тюрьма произвела на загнанного юриста неизгладимое впечатление. В номере газеты «Народная воля» от 1 октября 1879 года было опубликовано следующее: «Бардовский подвергся припадкам острого умопомешательства. Несмотря на всю опасность его положения, начальство вместо того, чтобы дать покой душевнобольному, поместило в его камеру несколько жандармов, обязанных следить за каждым его шагом». Только 9 октября адвоката уже в безнадежном состоянии освободили из этой тюрьмы, чтобы упечь в другую — в клинику для душевнобольных.

 Именно тогда и угасла звезда Григория Васильевича Бардовского.Подобно звезде, Бардовскому было суждено ярко вспыхнуть и навеки исчезнуть. До 27 лет он учился и готовился защищать угнетенных. И только 4 года даровала ему на это судьба.  Последующие же 27 лет — унылое прозябание и забвение.  

Александра Гутник,специально для «Судебно-юридической газеты»